ЦВЕТУЩИЕ ДНИ

В ясные, переполненные жарой и солнцем дни, что установились на всю середину лета, сияние Йалинэй¹ в чистом небе над цветущими садами неожиданным образом осветило нам выход из того мысленного лабиринта, в котором мы уже так долго блуждали.

Совсем иной свет, тающий в темноте и лёгкой прохладе летней ночи, бледный и лунный, вкрадчивый, освещал начало той истории, начало того периода нашей жизни.

Ночной бал в парке Роннашаэфлан-корэланоа был мил и уютен. В круговерти множества нарядных девушек и дам мы прогуливались или кружились в танцах под сенью тёмного неба в свете обеих полных лун и желтоватых бледных фонарей, вторящих лунам из-под тенистого кружева нависающих ветвей. Этот разлитый в полутьме луноподобный свет подсвечивал уютную небольшую площадь и расходящиеся от неё, уводящие вдаль как в сон полутёмные аллеи и тропинки, иссякал в листве развесистых деревьев, превращаясь в глубокий узор теней, полутеней и бледно-желтоватых листьев, растворялся в прозрачных складках воздушно-тонких платьев, шмизов, юбок, шалей и лент, делая их оттенки нежнее и словно лаская тело под ними. Журчали голоса, журчала вода в арыках по краям аллей, звонкий стук каблуков смешивался со звуками музыки, увлекающими танцевать. Между танцами девушки и дамы собирались в дружные стайки и кружки, объединённые общим разговором, тем или другим общим интересом, какой-нибудь общей затеей.

Вот и Амалин с Палальтэа, всегда неразлучные, так головокуржительно-нежно влюблённые друг в друга — до чего ж милая пара! — собрали вокруг себя круг нарядных слушательниц-обожательниц. Прохаживаясь взад и вперёд, овеянная лентами платья, струящимися по обтянутой узорчатыми колготками точёной стройной её фигурке, Амалин журчащим негромким голосом под мерный аккомпанемент звонкого стука своих тонких каблуков рассказывала, как хорошо совпадают с теорией формирования планетных систем всё новые и новые данные, что приносят от самых разных звёзд новые межзвёздные зонды. Палальтэа рядом, стоящая прислонясь спиной к фонарному столбу, почти неподвижная, с полуулыбкой на губах и в складочках век, управляла с и-короны² проецируемым в воздухе рисунком со сменяющими друг друга формулами, таблицами, графиками, объёмными картами неба, изображениями зведолётов, звёзд, планет и их ландшафтов. И в этом заботливом ассистировании рассказу своей любимой чувствовалась такая изысканная нежность, что от восхищения сжималось сердце.

Обожание и нежный восторг, обращённые к Амалин и Палальтэа, были упоительны, кружили голову и заставляли сердце сладко замирать. Столько очарованного восхищения от стольких, и таких прекрасных, девушек и дам вокруг! Блеск больших восторженных глаз, трепет чутких внимательных ушек, изящество стройных фигур, украшенных струящимися по ним прозрачными лентами и платьями. Как все мы были очарованы и нежной красотой подруг, и изысканной живостью их интеллекта, и блестящим успехом теории, над которой они так много потрудились и в которую вложили всю проницательность своего тонкого ума.

Амалин и Палальтэа, счастливые, сияющие, влюблённые во всех нас лишь чуть-чуть меньше, чем друг в друга, купались в нашем обожании и любовании. И на волне этой радости так хотелось сделать что-то, продолжающее и развивающее творение наших прелестных подруг, чтобы подобно им ловить волны всеобщего восторженного нежного обожания. От прилива очарованного восторга рождался энтузиазм, в порыве которого любое дело казалось соблазнительно-нетрудным.

И то ли ты, то ли я сказала, что если в теории движущих сил формирования планетных систем используются только первые четыре члена общего разложения физических взаимодействий³, то было б любопытно попробовать учесть в ней и следующие компоненты разложения.

— Конечно, — с нежной полузадумчивостью-полукокетством прянула ухом и улыбнулась Амалин — ряд, в виде которого представима совокупность всех физических взаимодействий, теоретически бесконечен, и экспериментально подтверждено существование по меньшей мере уже 16 первых членов его. Но в процессах формировании планетных систем, как и везде, за исключением совсем уж экзотических или искусственных условий, каждый следующий член ряда разложения взаимодействий проявляет себя намного меньше, чем предыдущий, пятый и следующие — пренебрежимо малы...

Большеглазая Палальтэа, выглядывая из-за плеча своей любимой Амалин, заметила, что уже прикидывала, каковы бы были идеограммы⁴ теории, с учётом пятого-шестого членов разложения, но не нашла смысла с ними возиться. Идеограммы становятся чрезвычайно громоздки уже при учёте пятого члена, но поправки, которые внесёт учёт его, и тем более, следующих компонентнов, будут всё равно пренебрежимо малы.

— Всегда ли малы или только для звёзд главной последовательности? — блеснув глазими и дразнящим жестом закинув ногу на ногу, подала звонкий голос маленькая Эланнадэльгэль, сидящая на коленях статуи и оттого выглядящая ещё миниатюрнее, тоньше и живее. — Илонгиль-леля-Валардин недавно получала странный для неё самой результат, что, теоретически, у ярких гигантов может быть короткий этап их эволюции, когда даже не пятый, а шестой и седьмой компоненты разложения могут быть заметны, взаимодействуют друг с другом, друг друга усиливают... Этот эффект должен быстро появляться, быстро исчезать, а какой след он оставит на образовании планет, ещё никто не пыталась выяснить.

— А вот это-то мы и посмотрим! — оживилась ты. Развернув вуали и-корон, мы начали набрасывать наши первые прикидки, Амалин и Палальтэа с заинтригованным видом пристроились позади нас. С наскока не получалось, конечно, ничего.

Эланнадэльгэль, сначала участвовавшая в этом тоже, упорхнула в голубоватом вихре своих лент, взвившихся вокруг её миниатюрной фигурки. Компания собеседниц поодаль обсуждала свои планы и идеи насчёт использования персональных ресурсных квот⁵ будущего года. И заслышав этот разговор, Эланнадэльгэль юркнула агитировать их направить доли своих квот на зонд-звездолёт, предназначенный как раз для попытки пронаблюдать тот эффект усиления шестого-седьмого компонентов разложения взаимодействий, о котором только что говорила нам.

Ещё бы — такая живая, хорошенькая, юркая, общительная, красноречивая, остроумная и милая — она уговорит кого угодно! Как ни затратен проект нового межзвёздного зонда, но если Эланнадэльгэль им увлеклась, то увлечёт вместе с собой и пол-Атэа, а значит — звездолёт стартует к цели уже через пару лет.

Но а нас (хоть и мы тоже по предложению Эланнадэльгэль направили на звездолёт по половине своей квоты ресурсов) больше увлекла с той поры другая цель.

Живое и волнующе яркое воспоминание о том, как блистали красотой и умом Амалин и Палальтэа, влекло нас к продолжению их работы. День за днём мы обдумывали затеянное нами усложнение их теории, обучали и запускали в сеть роботов-поисковиков, собирать и систематизировать новости планетологии, космонавтики и астрофизики, погружались в изучение составленных роботами обзоров и догоняли передний край этих наук там, где мы от него отстали.

Лето сменилось дождливой-предождливой зимой... Мы медитировали под шум дождя по стеноокнам и крыше. Ты куталась в накинутую на голое тело сетчатую шаль, словно она могла бы согреть и будто ты зябла от одного только вида зимнего дождя и линьки деревьев за окнами. Полуулыбка на поджатых губах, распахнутый взгляд куда-то сквозь испещрённую формулами и кодом вуаль и-короны, серая крупная сетка шали на белых голых плечах, монотонный стук сабо. Ты то ходила из угла в угол, теребя в гибких пальцах пушистые кисти шали, короткими репликами комментируя мои многословные рассуждения, то укладывалась на расстеленный под самым стеноокном матрас, подзывала меня и укладывала рядом с собой.

Так всю зиму мы писали уравнения и идеограммы, а искусственный интеллект вычислительных программ помогал справляться со сложностью математических моделей. Настоящая трудность ждала нас не в сложности самих моделей, не в сложности вывода идеограмм и даже их анализа. Как ни сложен вывод идеограмм, как ни сложны они сами, как ни сложны ограничения и предпосылки для их вывода, ИИ⁶, настроенный нами на эту задачу, с ней справлялся и даже, при учёте каждого следующего члена разложения взаимодействий, выдавал по нескольку разновидностей модели на выбор.

Но вот этот-то выбор — определить, какой из вариантов теории лучше соответствует формированию планет в реальности — оказался до невозможности запутан и непрост. Данные со всех межзвёздных зондов и кораблей — все сделанные ими измерения множества характеристик звёзд и планет — никак не укладывались в наши расчёты. Сколько ни изощрялись мы с обучением ИИ, обрабатывающего и систематизирующего все опубликованные измерения, получалось чем дальше, тем запутаннее. Одни варианты теории давали совпадение с одними наборами данных, другие с другими, но никакие — со всеми измерениями сразу. И если мы пытались комбинировать одну нашу математическую модель с другой, теория резко усложнялась, становилась до безобразия нестройной и запутанной, но совпадение теоретических расчётов и наблюдений оказывалось ещё хуже.

И эта казавшаяся вполне возможной, но никак не удававшаяся затея засела в наших мыслях надоедливой занозой. Она захватила нас тягостным азартом игры, в которой никак не можешь выиграть, азартом рисования, в котором никак не можешь поймать желаемый образ. Всё больше и больше времени, днями напролёт, мы метались от писания формул и идеограмм к расчётам, от расчётов к систематизации всех собранных в сети наблюдений и данных, к расспросам исследовательниц, запускавших зонды, и снова к идеограммам и расчётам.

Эланнадэльгэль и её подруга Лотиль, всякий раз когда мы пересекались с ними в разных эхах⁷, советовали нам отложить наше занятие до лучших времён. Амалин с Палальтэа звали слетать с ними на Лорилеа-йальмоа⁸, порезвиться в компании с ними, их дочерьми и внучками среди разрастающихся перелесков, садов, прудов, песков и скал терраформированной планеты...

Но с наступлением лета роскошное обилие тепла и солнца в ясном небе, немногим уступающее Лорилеанскому, пришло к нам само собой. А пёстрое изобилие бабочек и цветов и пышность залитой жаркими солнечными лучами желтизны свежих трав и листвы чарующим великолепием своим превзошли не только малообжитые ещё Лорилэанские, но и все полные жизни Атэанские красоты.

В ясном, бездонно глубоком прозрачном голубом небе лишь изредка появлялись одно-два небольших белых кучевых облачка, а Йалинэй сияла, заполняя светом и жарой всё пространство, воздух, листву садов и сочные золотые летние травы.

В этой непрерывной череде ясных и жарких, переполненных теплом и ярким солнечным светом дней все вместе и сразу, многоцветно, обильно и пышно зацвели все цветы, все травы, все кусты и деревья, что цветут около середины лета. Даже весенние тирининэ вдруг расцвели ещё раз, словно за компанию со множеством других цветов.

Бледные половинки дисков обеих лун, видные почти до полудня, оттеняли синеву, глубину, прозрачность и простор чистого неба, как пара маленьких украшений на совершенно нагом теле оттеняет нежность, изящество и соблазнительность девушки.

Латилон-короноа⁹, вся эта россыпь окружённых садами домов¹⁰, поблёскивающих крышами и стеноокнами среди холмов, лугов и перелесков, фруктовых плантаций и прудов, запестрела цветочными узорами всех красок и оттенков. Почти неподвижному, едва волнуемому редкими дуновениями ветерка, изобилию всюду пораспустившихся цветов вторило находящееся в беспрестанном движении столь же яркое и многоцветное изобилие бабочек и стрекоз, порхающих и вьющихся над пёстрым ковром цветов и трав, над пышными золотыми кронами деревьев.

Это изобильное цветение повсюду, эта сияющая в просторном лазурном небе Йалинэй, эта переполненная солнечным светом жара и редкие вкрадчивые дуновения тёплого-претёплого ветра пробуждали, бередили, распаляли самые сладострастные желания и ожидания, тягучую чувственность, да просто похоть.

Пары обнажённых женских и девичьих фигурок виднелись то здесь, то там, полускрытые травой, появляющиеся и исчезающие, купающиеся в цветущих садах вокруг редких домов окрест, то нежащиеся рядом друг с другом, то играющие и резвящиеся, то сладострастно обвивающие друг друга в любовных объятьях. Эхоотражения¹¹ их влечения, нежности, их наслаждений ещё больше эротизировали разлитую над цветами, травами и кронам солнечную жару ясного неба, и, возвращаясь к ним от каждой, кто их видела и чувствовала, усиливали их удовольствие.

Просто обниматься, гладиться, льнуть друг к дружке, заниматься любовью дни напролёт — было бы слишком мало, чтобы в полной мере насладиться красотой цветения этих дней, красотой друг друга среди этого великолепия разгара и расцвета лета. В этой изводящей нас жаркой и сладкой распалённой чувственности хотелось телесного наслаждения всей-всей-всей этой солнечной цветущей красотой вокруг.

И ты придумала — уходить гулять по городу, все дни напролёт до ночи, идти от сада к саду, куда глаза глядят, по извилистым полускрытым тропинкам между редкими домами и садами, иногда выбираясь на широкие прямые улицы, соблазнительно вышагивать друг перед другом или нежиться и ластиться друг к дружке, найдя уютное место для ласк, любоваться цветами, садами, бабочками, деревьями, небом, и конечно же всеми женщинами и девушками, которые нам встретятся, нравиться им и ловить их любование. Пустить рядом с собой пару механических бабочек¹², чтобы запечатлели на свои камеры всё, чем мы любуемся и нас самих.

И до чего же хорошо, что сияние Йалинэй и цветение залитых её лучами просторов так влекло нас, вытаскивая нас из тягостного азарта не складывающейся игры под чистое солнечное небо — оставить дела и блуждать среди цветущих садов, ловить и дарить эротическое наслаждение. Безоглядно, с головой — всем телом, всеми чувствами и мыслями — окунуться в солнечную жару, изобилие цветов и эротические удовольствия. Забыть все трудности — вся их досада и докука ведь так мала по сравнению с тем морем удовольствий, которое сулят нам полные солнца летние цветущие пейзажи. И может быть потОм, после долгого погружения в чувственность яркой Йалинэй, цветов, жары, наготы, ветра, дорОг и трав, нас осенит совсем новый, неожиданный взгляд за задачу, над которой мы так исступлённо бились.

Я предлагала отправиться гулять просто голыми, первозданно нагими телами соприкасаться с цветущей красотой всюду вокруг, соединяясь с ней, делась её естественной частичкой. Но ты предпочла крошечными тонкими бикини оттенить и обострить ощущение наготы, подчеркнуть и расцветить нашу сексуальность и соблазнительность яркими прозрачными маленькими лоскутками на самых чувствительных и завлекательных местах.

Ты специально разыскала в сети виртуал¹³ самой эластичной, тонкой и притом бархатисто мягкой ткани, какую только может овеществить наш робот-воплотитель. Переключив стеноокно в режим монитора-зеркала мы крутились перед собственными отражениями, накладывая на них виртуалы разных фасонов бикини, разных украшений. Наконец ты нашла, что хотела, немного переделав на ходу скачанный из сети виртуал наряда. Ярко красные бикини для нас обеих. Нижняя часть твоего — небольшой треугольничек ткани на поясе-шнурке, лишь спереди прикрывающий лобок и лоно, сзади не прикрывающий ничего — просто шнурок между ягодиц. Верхняя часть — два лоскутка в форме листьев салокшэ¹⁴, острыми кончиками соединённые между грудей, держащиеся на единственной бретельке — упругом шнурке поперёк спины. Верхняя часть моего наряда была такой же, но я предпочла приделать к ней ещё одну бретельку, от ложбинки между грудями — вверх, вокруг шеи. А нижняя часть моего бикини — единственный длинный листообразный лоскуток, облегающий чуть-чуть больше, чем только одну лишь вульву, прикреплённый одним концом к поясу-шнурку, другим — к шнурку между ягодицами.

Прижавшись друг к другу мы смотрели, как из-под волосков робота-воплотителя¹⁵ появляется паутинка ткани. С наслаждением от предвкушения долгой эротической игры мы натянули на себя упругие лоскутки и шнурки нашего наряда. Мы обулись в алые сабо — на сплюснутых с боков высоковатых, но устойчивых каблуках-танкетках у тебя, на невысоких, но тонких острых каблучках у меня. Мы прошлись друг перед другом и перед зеркалами, виляя бёдрами и поводя плечами, стуча каблуками, дразня друг друга нарочито соблазнительной походкой. Кроме бикини и сабо на нас были лишь и-короны, незаметные на наших гребнях, и совсем ничего больше.

Сзади совсем голые, да ещё и акцентировавшие наготу яркими упругими шнурками, а спереди даже не прикрывшие, а расцветившие лоскутками алой прозрачной ткани самые-самые завлекательные и чувствительные места своих тел, мы вышли под яркое сияние полуденной Йалинэй, под охватившее нас жаром прогретого воздуха открытое небо. Сделав несколько шагов ты остановилась, широко расставив ноги, блаженно зажмурилась и приотвела в стороны чуткие острые ушки, запрокинула голову к сияющей Йалинэй, приобняла меня, прижала меня к своему голому боку, к своему плечу.

— Как хорошо — вздыхала ты и гладила меня, беспокойными пальцами теребя бретельки на моём боку.

— Идём, — позвала я, увлекая тебя вперёд.

К двум роботам-бабочкам, которых ты пустила сопровождать нас, добавилось несколько бабочек живых, закружившихся стайкой около нас, то приближаясь, то отдаляясь, то садясь на пышные алые шары цветущих у нашего дома жоронэле и белые зонтики цветов форэланэ. Наслаждаясь прикосновениями бессчётного множества шершавых и гладких травинок, скользящих по нашим голым ногам, наслаждаясь теплом воздуха вокруг наших тел, держа друг друга то за руки, то за бретельки купальников, мы шагали, сопровождаемые вьющимися бабочками.

Мы шли то по тропинке, то сходя с неё в траву, мимо домов и садов наших соседок, разглядывая всевозможные цветы в садах и высматривая женские фигуры в садовых цветущих зарослях или за стеноокнами домов. Хотелось и полюбоваться всеми нашими соседками, нагими, почти как мы, соблазнительными среди обилия цветов, и попасться на глаза им всем в нашем столь эротическом наряде, красоваться перед ними, ощутить на себе их любование, их очарованность.

Волна нежности окатила нас — Жавильйан и Линэа наслаждались нашей нагой соблазнительностью. Обе совсем голые, они глядели на нас. Жавильйан сидела на краю пола-помоста своего дома, свесив ноги, Линэа стояла за её спиной, гладя плечи и уши своей подруги. Мы улыбнулись друг другу, окинули фигуры друг друга обожающими гладящими взглядами. Ты приосанилась, вышагивая ещё более эротической походкой, отчётливее покачивая бёдрами и поводя плечами. Я тоже. Обменявшись с подругами парой фраз о том, как приятно друг дружке нравиться и похвалами красоте друг друга, мы шли дальше.

Мы шли медленно — каждая то и дело старалась приотстать, чтобы, идя на шаг позади, насладиться разглядыванием голой подруги, подругиной соблазниельной походки и женственных форм, так сексуально подчёркнутых парой шнурков на сзади совсем голом теле.

Получалось забавно и сексуально, ты хихикала, мы толкались голыми боками, игриво дёргали друг друга за бретельки, звонко щёлкая ими по голым телам, смешливо споря о том, кому идти вперёд, кому сзади, возбуждаясь всё больше и больше, до полной нестерпимости желания. Мы не прошли и пары килооктаметров, как уже припали друг к другу, страстно и тесно обвивая друг друга в объятьях, занялись любовью, словно ящерицы извиваясь и катаясь в густой траве, не сняв бикини, а из-под лоскутков трусиков просовывая истекающие влагой и наслаждением куннилингвы¹⁵ в лона друг друга, задыхаясь в поцелуях, изо всех сил прижимаясь грудями к грудям, до полного изнеможения...

Уставшие и счастливые, мы лежали бок о бок, распростёртые в траве, нависающей нами. Рыжевато-жёлтые залитые солнцем травинки были необыкновенно свежи и полупрозрачны в солнечных лучах, пронизывающих их насквозь. Бабочки кружили над нами. Хотелось глядеть в глубину синего неба над нами, но Йалинэй сияла слишком ярко и мы жмурились и закрывали глаза руками. Мы грелись под солнечными лучами, наслаждаясь ощущением нагой нежности друг друга.

Ты села, очаровательным жестом расправила и натянула обратно на груди верхнюю часть бикини, скрутившуюся и сползшую вниз аж до талии во время занятия любовью. Я протянула руку и игривым движением колыхнула твою грудь, почувствовав, как приятно тебе ощутить прикосновение моих пальцев через нежную тончайшую ткань. Ты сняла со своего и с моего голого тела несколько прилипших травинок, раскрыла вуаль и-короны и вызвала ближайшего свободного робота-инсектоида, чтобы он принёс нам воды. Ждать долго не пришлось — большая бабочка с радужно переливающимися крыльями появилась над нами через несколько минут неся воду в округлом прозрачном пузыре под собой. Мы напились вдоволь, умылись оставшейся водой, и робот-бабочка улетела, прихватив опустошённую водяную ёмкость.

Захотелось полакомиться чем-нибудь вкусным. Ты опять вызвала инсектоида-носителя — принести из общественных хранилищ плодов и ягод несколько эронкаройарфэ¹⁷. И — как хорошо — опять ждать не долго. За перелеском и холмом дом и сад Сэланналоклеа и Латилан. Хранилище при нём помечено как общедоступное на половину содержимого. И робот-бабочка, чтоб принести эронкаройарфэ, нашлась близ хранилища тотчас. Их много тут, у Сэланналоклеа и Латилан в саду и разлетевшихся по всей округе. Ещё бы! Роботы-бабочки — страсть Сэланналоклеа, Латилан и их подруг — сколько они их конструируют, что ни год, то несколько новых конструкций. И каждую непременно хочется воплотить, увидеть вживую своё создание в действии, в полёте, среди живых ветвей и в небе, ощутить своих телом дуновение от крыльев и вес аппарата, садящегося на ладонь. Налюбовавшись на материализацию творений своего изощрённого ума, Сэланналоклеа и Латилан помечают бабочек как доступных для всеобщего пользования, и бабочки разлетаются по всему городу и дальше, нося самые разные предметы множеству лемле, просто украшая своим полётом сады и пруды, или, снова помеченные как неиспользуемые больше никем, возвращаются к своим создательницам, отчего сад их больше похож многоцветуню пёстрокрылую базу летучих инсектоидов.

Пока ты бегала взглядом по обзору содержимого общедоступных хранилищ, я, глядя на вуаль твоей и-короны, подметила, что сейчас хранилища заполнены на треть-на четверть, но октады через две-три они просто переполнятся, когда отцветут и дадут плоды все так вспыхнувшие сейчас цветением кусты и деревья.

— А да, — повела ухом ты, — после такого обильного цветения, да на такой жаре плодов будет гораздо больше, чем обитательницы здешних садов могли бы съесть сами и раздарить через открытые в общее пользования хранилища.

— Так не запустить ли в эхи по взаимоснабжению, управлению городским хозяйством и садоводству предложение о воплощении дополнительных хранилищ. Благо, что времени ещё достаточно и совсем небольшая доля ресурсных квот уйдёт на это, у многих ещё такая доля не использована.

— А едва ли мы первые, кому приходит в голову мысль об этом. Даже автоматически демоны гомеостаза¹⁸ должны уж были рассчитать и погоду, и её влияние на урожай, отправить в эхи предупреждение и прогноз и проекты увеличения хранилищ. Хотя мы-то были так заморочены планетной теорией, что эхи едва-едва просматривали мельком, могли и не заметить.

— Или демоны гомеостаза так настроены, что не посчитали избыток урожая отклонением от нормального хода жизни. Что с того, что часть плодов останется не собранной, пока не опадёт или не будет отправлена в компост (смотря у кого как настроены садовые роботы)...

— Часть урожая станет удобрением... а нет, не станет — прервала ты себя, просмотрев на вуали и-короны результаты поиска по эхам. — Демон гомеостаза у Мирэа-леля-Леланин предупреждал, что большая неубранная часть плодов может запустить цепочку событий, которая ведёт к вспышке численности жуков-корнеедов. Так что плоды собрать надо и деть их куда-то надо: или развополотить, или развезти по другим местам планеты, где не ожидается переполнения хранилищ. Первое было бы менее затратно по энергии, но второе интереснее и приятнее. Да, вот, аэроклубы уже планируют развезти избыток плодов по городам, где не ожидается переполнения хранилищ. Жалинэа-леля-Лаэддарилеа из Лораммажираль-вэльгонжааланфоа¹⁹ пишет, что как раз успеет закончить продление лётного ресурса своих гигантских амфибий...

— Раздаривание урожая такого роскошного лета — вот уж какой очаровательный повод вернуть в небо своё давнее любимое детище!.. — улыбнулась я, радуясь за Жалинэа и всех её подруг по аэроклубу. Я запрокинула голову к небу, завороженно заглядываясь в его лазурную бездонную глубину, вообразила, как снова услышу приближающийся утробный гул двенадцати винтов, увижу огромный длиннокрылый корабль, уплывающий всё выше и выше, навстречу белым кучевым тучкам висящим в бесконечной синей глубине, — конструкцию слишком старомодную во времена звездолётов, но очень любимую её создательницами, совершенствуемую из века в век, доведённую до самого, какое только можно представить себе, совершенства...

Я чувствовала на себе твой взгляд и наслаждалась тем, как нравлюсь тебе сейчас — мечтательная, почти совсем-совсем голая, секусальная, украшенная лишь крошечным бикини, купающаяся вместе с тобой в ароматах цветов и прикосновениях трав, тепле воздуха и солнечном свете.

Снова всё больше погружаясь в усладу чувствования нашей раздетости и сексуальности, ты уселась, скрестив лодыжки, кокетливо расправила на себе прозрачный купальник, дала верхней части его сползти настолько, чтобы край её едва держался на торчащих сосках, а их ярко-алые ареолы соблазнительно выглядывали из-под столь же алой ткани. Я сидела напротив, то и дело немного меняя позу, чтобы насладиться прикосновением травинок и твоим обожающим взглядом, а при каждом движении острее почувствовать, как малы, тонки и упруги лоскутки и шнурки бикини на мне. Йалинэй заливала светом и жарой наши тела, словно пялилась на нас с неба с таким же желанием, как мы друг на дружку.

— Вот и летит — заметила ты, переведя взгляд с моих голых плеч куда-то в сторону и вверх. Я завертела головой, в первый момент даже не сообразив, о гигантском ли самолёте речь, или об инсектоиде, которого ты вызвала.

Бесшумная, не машущая, а лишь едва трепещущая жёлто-зелёными переливчатыми крыльями громадная бабочка появилась над нами, неся в лапках пакет с подносом, водой и фруктами. Приятно овеяв нас потоком воздуха из-под крыльев, она поставила свой груз точно между нами и взмыла ввысь. Вот она, та самая конструкция робота-бабочки, у которой подъёмная сила создаётся не взмахами крыльев, а вибрацией чешуек на них.

— Прелесть какая! — вырвалось у меня при виде бабочки и лучистых переливов солнечных отсветов на её трепетных едва колышащихся тонких больших крыльях.

— Ага, приятно видеть, какая красота получилась у Латилон и Сэланналоклеа! — улыбнулась ты, и тёплая нежная волна удовольствия — эхо-отражение нашей радости, вернувшееся от создательниц так очаровавшей нас бабочки — пробежала по нашим телам и чувствам. Захотелось сказать подружкам что-то нежное... Или уж не говорить ничего (за несколько веков знакомства, кажется, все комплименты сказаны, а новые так вдруг и не придумаешь), а с молчаливой улыбкой предстать перед ними в нашей нагой красоте, водить руками по их милым, так давно знакомым полноватым фигуркам, от кончиков пальцев до плеч, до чутких ушек, до бёдер и обратно, глядеть друг на дружку, слушать их рассказы о новых тонкостях аэродинамики инсектоидов.

Ты раскрыла пакет с эронкаройарфэ и мы принялись за лакомство. Как хорошо было, в сладостном упоении своей наготой и влекущей красотой друг друга, наслаждаться ещё и вкусом сочных ароматных фруктов, покоем в обществе друг друга, солнечным теплом и нежной тишиной, чуть колеблемой стрекотом насекомых повсюду в траве.

Когда поднос опустел и бабочка унесла его, мы ещё долго сидели, друг друга гладили тихонько, ничего не говоря, а лишь опять и опять изучая на ощупь формы тел друг друга. Потом ты встала.

Полусидя-полулёжа в траве, я смотрела на тебя снизу и любовалась — как ты вся вытянулась вверх на каблуках, словно привставшая на цыпочки и тянущаяся навстречу солнечному свету, к небу.

Ты хихикнула, отступила на шаг, протянула мне руки приглашающим жестом. Взявшись с тобой за руки, я, увлекаемая тобой, такой сильной и ладной, встала.

Мы оглядели примятую траву под нами и пейзаж вокруг. Во все стороны расстилался рыжевато-золотой травяной ковёр, усеянный пёстрыми цветами. Поодаль то здесь, то там — пышные и округлые, словно лёгшие на траву кучевые облака, кроны фруктовых кустов, даже не жёлтые, а жёлто-синие, жёлто-красные, жёлто-фиолетовые от обилия цветов на них. За ними поблёскивали солнечными отсветами крыши и стеноокна домов. По одну сторону на пологих склонах домá располагались ближе и чаще, по другую травяной луг расстилался на всю низину между далёкими увалами, на которых и за которыми тянулись к небу сочно-жёлтые перелески латиле²⁰. То прямые, то плавно изгибающиеся линии дорожек протянулись далеко-далеко, бороздками в травяном ковре, пересекаясь вдалеке с замысловато петляющим ручьём. Наши миниатюрные механические бабочки кружили поблизости, то приближаясь, то удаляясь. Выше проплыла с какой-то ношей большая, с крупную птицу размером, робот-стрекоза, играя множеством солнечных бликов в зеленоватых прозрачных крыльях. И десятки разноцветных живых бабочек, а может и роботов тоже, вились над цветами, то и дело садясь на них, взмывая снова, пристраиваясь друг к другу. Далеко-далеко по утопающей в траве тропинке, следовали одна за другой две ладные белые фигурки — две лемле, украшенные, как и мы, лишь маленькими, но яркими лоскутками бикини, поднимались по склону...

В окружении всей этой красоты захотелось прильнуть к тебе всем-всем своим телом, и я припала к тебе, обняла тебя, обвила руками твой стан, тесно и сладко прижалась бёдрами и лоном к твоему бедру, грудью к твоему боку и локтю, щекой к плечу, провела кончиком уха по твоей шее. Но ты выскользнула из объятий и дразнящим резвым шагом устремилась сквозь траву к тропинке. А я — вслед за тобой.

Мы шли по тропе через заросшую высокой травой низину. Ты шагала чуть впереди, немного торопливо, с кокетливой резвостью, будто бы готовая в любой момент рассмеяться и пуститься бегом. А я не сводила с тебя глаз — как ты хороша, стройна и соблазнительна, сзади совсем-совсем голая, украшенная лишь каблуками сабо да парой да парой тонких бретелек на поясе и поперёк спины. Эти две алые линии упругих шнурков — единственное украшение на белом голом теле бросались в глаза постоянным напоминанием о наготе, о нежности тела, сильного, энергичного, резвого, совсем-совсем открытого и желающего ласки, моей и исходящей отовсюду вокруг. И так приятно было, любуясь тобой, чувствовать себя столь же голой, поправлять такие же упругие и тонкие яркие бретельки на своём теле. Я чувствовала, как упоительно тебе было нравиться мне, как сладко это сочетание эротического нравленья, телесной свободы, открытости тела воздуху, травинками и лучам Йалинэй, наслаждение постоянством моего присутствия и внимания.

Всё время хотелось ещё чуть ускорить шаг, протянуть руку, игриво подёргать тебя за бретельки. Что я и делала — тогда ты оборачивалась, хихикала, мы торопливо целовались, соприкасаясь губами в коротком поцелуе, соприкасались бёдрами и грудями. Ты пропускала меня вперёд — так же полюбоваться мой шагая чуть позади и подразнить меня, дёргая за бретельки и водя кончиками пальцев по голой спине. Но вскоре я снова оставала и, коротко опять поцеловавшись с тобой, пропускала тебя вперёд.

Мы так увлеклись этой эротической игрой, что даже не заметили было пару, идущую нам навстречу. Их увлечённое наслаждение наготой и друг другом было так похоже на наше, почти сливалось с нашим, что мы и не почувствовали их присутствия, пока почти не столкнулись нос к носу. Они появились перед нами внезапно — две бронзовотелых девушки, обе совсем голые, босые. Они шагали по тропе бок о бок, бесшумно, упруго и резво. Свои босоножки они несли в руках, держа их за ремешки и размахивая ими в такт шагам, а больше никаких украшений у них и не было.

Адэлин-леля-Адэлин и Линэа-леля-Эланналотиль — сколько раз мы общались в сети в разных эхах — даже удивительно вдруг встретиться в живую. И так привыкли мы видеть их в изысканных нарядах и украшениях, что неожиданно вдруг увидеть их просто нагими. Вот же прелесть — даже таких домоседок, как Адэлин и Линэа, эти солнечные луга выманили купаться в их цветущей жаркой красоте! До чего ж нежнее и милее оказались они сейчас — нагие, представшие перед нами в живую, во плоти, а не нарисованные проектором.

Хотелось сказать им что-нибудь милое, нежное и простое. Длинный разговор был бы некстати — чувствовалось, как они увлечены сейчас друг дружкой, одним на двоих желанием чувственной и сладострастной до изнеможения эротической игры в тёплой озёрной искрящейся на солнце воде, в золотых прибрежных зарослях, на нагретых солнцем мокрых камнях островков. О чём тут говорить — разве что присоединиться к милым подружкам, но мы шли в другую сторону и не хотели менять планы повидаться с Сэланналоклеа и Латилан.

Так ничего и не говоря, лишь приветливо и нежно глядя на подружек, окидывая их хорошенькие нагие фигурки ласковыми взглядами с головы до ног и ловя своими телами их взгляды, мы сошли с узкой тропы чуть в сторону, в траву. Высокая трава приятно облекла наши голые ноги прикосновениям множества стеблей, соцветий и листьев, обостряя ещё больше ощущение наготы, особенно сладкое и упоительное под взглядами милых Адэлин и Линэа. И тем приятней было когда, поравнявшись с нами, Адэлин коснулась своим телом тебя, меня, мимоходом скользнула запястьем по нашим голым бёдрам, легонько царапнула нас каблуками босоножек, которые несла в руке. Быстро и резво удаляясь вместе с подругой вниз по склону, Линэа вдруг обернулась, и размахивая ярко-синими босоножками над головой как флажком, игриво и звонко крикнула нам.

— А приходите на озеро! Не сегодня, так завтра или послезавтра!..

— Выберем день и придём! — не могла не ответить я.

Мы пошли своей прежней дорогой, вверх по склону, вперёд к перелескам, кудрявящимся золотистой листвой на гребне увала. Наслаждаясь своей раздетостью, то и дело опережая друг друга то сбросив сабо и неся их в руках, босиком переходя с шага на бег вприпрыжку, то снова обувшись и вышагивая на каблуках друг перед дружкой как по подиуму, мы наконец поднялись на самый верх увала. Переваливая через его гребень, тропа уходила влево, огибая длинный перелесок в ложбине между увалами. Слева высоко понимались над травой небольшие, по пять-восемь деревьев группки развесистых латиле.

Мы остановились, поправляя тугие упругие бретельки друг на друге и оглядываясь, выбирая дорогу. Длинным ли путём пойти, по тропинке вокруг перелеска, или коротким, через него напрямик? Налетел ветерок — короткими, лёгкими порывами пошевеливая золотые ветви латиле и верхушки трав, поднимая шорохи листьев и ароматы цветов, охватывая и лаская дуновениями тёплого-претёплого воздуха наши голые, открытые всем наслаждениям тела. Всё больше и больше хотелось заняться любовью опять. И я б прильнула к тебе, прижалась, что есть страсти и желания, обвила бы тебя всею собой, ласкалась бы и целовалась с тобой, если б не завороженность твоей красотой сейчас. Никакая чувственность, никакая похоть не могла прервать этого любования тобою.

1. Йалинэй — звезда, вокруг которой вращается планета Атэа. Иными словами, Йалинэй — атэанское солнце.

2. И-корона — носимый на голове миниатюрный компьютер и средство связи. Подробнее о нём — в справочнике.

3. Общее разложения физических взаимодействий представление совокупности всех, открытых и гипотетически предполагаемых, физических взаимодействий в виде чего-то похожего на разложение в бесконечный ряд, каждое из взаимодействий в котором — одно из слагаемых ряда. (Это не более чем интуитивная догадка, что лемле могли бы описывать природу так... Слишком трудно и гадательно пытаться представить, исходя из современных земных знаний, какими понятиями и терминами могла бы оперировать физика гораздо более высокоразвитой Атэанской цивилизации.)

4. Идеограмма — некая формализованная машиночитаемая запись рассуждений и иных умственных построений и представлений; некая используемая в атэанской науке и технике формализация более высокого и общего порядка, чем формула, уравнение, алгоритм, программа, чертёж и т.п.

5. Персональная ресурсная квота — доля ресурсов, добываемых/производимых общественной машинной инфраструктурой, которой каждая лемле распоряжается по своему усмотрению. Подробнее — в описании атэанского GNUтого коммунизма.

6. ИИ — искусственный интеллект.

7.Эха — средство электронного общения у лемле, представляющее собой рассылку всевозможного вида электронных посланий всем участницам эхи. В общем, атэанские эхи являются потомком и развитием чего-то подобного почтовым рассылкам в земном интернете и эхо-конференциям в земной сети Фидонет.

8. Лорилеа или Лорилеа-Йальмоа — первая планета в системе Йалинэй, была подобием Венеры, но на момент действия этого рассказа она уже терраформирована. Чуть подробнее — в описании атэанской цивилизации.

9. Латилон-короноа — город на планете Атэа

10. Типичный атэанский дом представляет собой пол-помост на сваях, которые продолжаются в виде колонн по периметру его и несут крышу. Между сваями-колоннами, крышей и полом — убираемые панели, прозрачность которых регулируется по желанию.

11. Эхоотражение — телеэмпатическое эхо чувств и характера намерений Подробнее — в справочнике.

12. Механические бабочки — разновидность широко распространённых атэанских инсектоидов (насекомоподобных роботов). Могут использоваться для съёмки или проецирования изображений, более крупные роботы-бабочки и роботы-стрекозы служат для переноски предметов. ИИ всех атэанских инсектоидов не является подобием осознающей себя личности, а узкоспециализирован на задачах перемещения предметов из одной заданной из точки в другую, полёта по заданному маршруту, следования за кем-то или чем-то и т.п. Большие инсектоиды могут также возить пассажиров — лемле на них ездят верхОм.

13. Виртуал (виртуальная цифровая модель) — набор данных, цифровой образ, который передаётся роботу-воплотителю для изготовления экземпляра вещи.

14. Сэлакшэ — Атэанское растение, очень похоже на иву, только листья (такой же формы, как ивовые) имеют жёлтый цвет.

15. Робот-воплотитель — далёкий-далёкий потомок 3D-принтера. Подробнее о нём — в справочнике.

16. Куннилингва — óрган у лемле, внешне похожий на длинный гибкий тонкий раздвоенный на кончике язык (как язык змеи или ящерицы), прячущийся внутри вагины, очень чувствительный к эротическим ласкам. (Подробнее — в справочнике).

17. Эронкаройарфэ — плод дерева ройарфэ по форме напоминающий крупное яблоко, а по вкусу дыню-колхозницу.

18. Демон гомеостаза — даже система искусственного интеллекта, которая непрерывно собирает данные о погоде, жизненной активности всевозможных организмов в атэанской биосфере, работе составляющих техносферы, и т.д. и т.п., в общем, мониторит среду обитания, прогнозирует её состояние и возможные аномалии и сбои в её функционировании. Строя прогноз всевозможных природных и природно-техногенных явлений, вероятно могущих нарушить обычное течение жизни у лемле, демон гомеостаза рассчитывает также проекты ответных мер, которыми можно будет парировать и предотвратить нарушение комфортных условий жизни, и рассылает эти предупреждения и расчёты по сети. Дальше лемле уже сообща решают, принять ли проект как есть и передать на исполнение роботам, модифицировать ли, и какой из нескольких проектов принять, если расчёты и предложения от разных демонов гомеостаза различаются. Демон гомеостаза не один на всю планету и даже на весь город. Разные лемле могут запускать каждая по-своему настроенный демон гомеостаза и разночтения в их прогнозах, рекомендациях и расчётах уже будут предметом обсуждения в тех эхах, где обсуждается обустройство своей среды обитания и управление ею.

19. Лораммажираль-вэльгонжааланфоа (или аэроклуб при аэродроме под названием Lorammajiral, Рыжее Поле) — один из старинных атэанских аэроклубов. В эпоху становления атэанской авиации этот аэроклуб прославился дальними перелётами и передовыми конструкциями самолётов, позднее созданием самолётов-гигантов, об одном из которых тут и идёт речь.

20. Латиле — атэанское дерево похожее на пожелтевшую берёзу.

© Ольга Лаэдэль, 2013-2014

Этот текст распространяется на условиях лицензии Creative Commons «Attribution-NoDerivatives» («Атрибуция – Без производных произведений») 4.0 Всемирная. То есть:
Разрешается воспроизведение и распространение дословных копий этого текста любым способом на любом носителе, при условии, что это разрешение сохраняется и указано имя автора — Ольга Лаэдэль.