рассказы
ХАЙБУН

Июнь — Стылое озеро — Цветы на день рождения — Белоснежность — Дама с веером — Среди бабочек и подсолнухов — Короткая юбка

Рассказы «Июнь», «Стылое озеро» и «Цветы на день рождения» я вынуждена поместить на сайт в двух вариантах, хоть это и странно. Изначально они были написаны такими, какими вы их увидите здесь, ниже. Но написав их, я не удержалась от того, чтобы не обогатить этими сюжетами историю Лиды и Адели, героинь рассказа «Подруга». Я так и не смогла выбрать, какой из двух вариантов лучше, помаявшись, публикую оба...

Июнь

Июнь выдался сухим и знойным, заставив нас беспокоиться за дачные насаждения, и зачастить на дачу, чтобы поливать их.

Но в том была и своя прелесть. Растения, обильно политые, под жарким ясным небом бушевали пышной сочной зеленью. Жимолость гнулась под весом ягод, сирень цвела празднично, картофельное поле превращалось в сплошной зелёный ковёр.

Густые заросли малины и большая разлапистая сирень сделали полянку между домиком и забором со всех сторон закрытой от посторонних глаз.

И здесь, на этом островке сокрытости, мы, отдыхая от беготни с лейками и шлангами, загорали нагие. Сняв купальники или платья, даже серёжки сняв для сакральной абсолютности наготы, мы обе ложились в густую нежную траву и предавались тягучей сладости лесбийских ласк, болтали, подрёмывали, просто целовались, философствовали, упражнялись в сочинении хайку и ренга. Нежная трава и жаркий ветерок поглаживали голую кожу, добавляя эротической истомы. Жар сияющего солнца соревновался с жаром наших разгорячённых любовью губ, ладоней, тел.

Я лежала, беззаботно и свободно распростёртая в траве, глядя в прозрачную бездонную пустоту ясного неба, улетая, погружаясь взглядом в бесконечную даль, залитую необычайно яркой и насыщенной синевой, и у меня кружилась голова и захватывало дух...

А ты вдруг вздохнула, медленно и гибко встала, выпрямилась надо мной, потягиваясь, стройная, загорелая, голая, прелестная. Груди всколыхнулись от движения, волосы — от ветерка, а небо над тобой сияло всё той же величественной синей бездной.

Нагое изящество твоей миниатюрной загорелой фигурки, осенённой ярким светом жаркого солнечного дня в невесомой синеве неба было совершенно чарующим. Ты замерла, в полудвижении-полуостановке, видно, раздумывая о чём-то, а я, в желании продлить любование тобою, протянула руку и поймала тебя за худенькую лодыжку.

Ты вопросительно и чуточку кокетливо склонила голову, а я произнесла рождённое эту минуту:

—Ах, до чего красива
Ты в этом платье воздушном
Из июньского неба!

ноябрь 2002 г.

Стылое озеро

Вечерело. Было не так уж поздно, но ранние сумерки мрачнели и сгущались, красноречивее всего говоря, как глубока осень. Лишь холодный ветер с дождём могли бы потягаться с ними в этом красноречии. Но сейчас они оставались за стёклами трясучего автобуса, как и деревья с редкой жухлой листвой, и лужи, залившие все обочины и тротуары.

Ты сидела у окна, зябко сжавшись и глядя то сквозь забрызганное дождём и грязью стекло, то на свои руки и сумочку на коленках, мёрзнущих в тонких колготках и плохо укрытых коротким плащом.

И я смотрела в сторону окна — вскользь на заоконный пейзаж, а всё больше на тебя, на твоё лицо, хранящее яркость летнего загара, на пушистые чёрные-пречёрные волосы, спадавшие густым каррэ на щёки и лоб из-под чёрной же фетровой шляпки. Порой я ловила твой поникший после суетного дня взгляд и могла полюбоваться длинными ресницами, пухлыми напряжённо сжатыми губами, и тонким острым носом.

Деревья расступились, открывая вид на озеро близ дороги. Картина стылого озера в осенних сумерках, с пожухлым камышом кое-где по берегам, рябого от ливня, желтеющего множеством опавших листьев, была пронзительна печалью угасания. Промозглая печаль эта была так обречённа, тосклива и неприкаянна, — в унисон нашей нелепой борьбе сегодняшнего дня и твоей поникшей озяблости, — что сердце моё сжалось в комок, охваченное отзвуком этой печали.

Я рванулась к тебе, судорожно прижимаясь плечом к твоему плечу, коленом к колену, обхватила твои руки своими, почти дрожа, пряча в глубине себя слёзы. Озеро, чей дальний берег и так терялся в сумраке за плотным дождём, скрылось теперь за деревьями и за поворотом. Ты, тоже проводившая его взглядом, обернулась ко мне. В печальных глазах, изгибе губ и нервной хватке твоих пальцев, переплетшихся с моими, я прочла то же, что чувствовала сама.

Это было — чувство зыбкости нашего бытия и леденящего одиночества нас двоих в этом мире, но всё же, как хорошо, что всё-таки двоих. И чувство бесценности нас двоих друг для друга, неразрывнейшей связи, чуткого понимания и нежной любви, отчаянно бросающее вызов и зыбкости бытия, и одиночеству...

Поцеловать тебя — я не решилась в тот миг... Но поцелуем прозвучало хайку, навеянное видом озера:

— В сумерках дождь
Берег стылого озера скрыл
И завтрашний день

Твоё лицо оживилось лёгкой, хоть и грустноватой улыбкой. Искорки блеснули в поникшем было взоре и ты ответила:

— А можно и «пять-семь-пять»¹ соблюсти:

Завесой дождя
Сумерки пруд укрыли
И день грядущий

ноябрь 2002 г.

Цветы на день рождения

Проводив гостей и сразу погрустнев от мысли, что вот и ещё один год выскользнул из жизни в прошлое, я опустилась в кресло с книгой в руках. Ты поцеловала меня и юркнула в спальню.

А я растерянно листала, рассматривала подаренную мне книгу, перебегая взглядом то от её страниц к цветам в вазе, то обратно. Мне подарили роскошный букет. Большие, золотисто-жёлтые тюльпаны были прекрасны, но с печалью и жалостью любовалась я ими. Срезанные цветы, обречённые, что бы я ни делала, повянуть и опасть так скоро, так неминуемо — вот образ и юности и жизни, — думала я.

В комнату лёгким шагом впорхнула ты, уже раздетая, в ярком зелёном бикини с жёлтым, белым, голубым цветочным узором. Цветущие лоскутки купальника сияли на тебе, загорелой и изящной, оживляя воспоминания и мечты о тёплом солнечном лете, предвкушение и желание любовных ласк.

Ты подошла ко мне, обняла со словами «любимая... девочка моя!..», ласково скользя рукой по волосам. И я приникла лицом к твоим обтянутым цветастым шёлком, островерхим, упруго-мягким грудям.

В день рожденья
Мне милее всего цветы
Твоего бикини.

ноябрь 2002 г.

Белоснежность

Мы не спешим сегодня. Как хорошо! Было время поспать, ласкаться-нежиться в постели, не вскакивая спозаранку, и есть время собраться и позавтракать не торопясь. Я ставлю на стол кофе и испечённые вчера булочки с брусникой, а ты перебираешь бумаги — наши записи, приготовленные к сегодняшнему семинару. Ты потягиваешься, зеваешь, прохаживаешься рядом, медлительная, едва проснувшаяся и едва одетая, вся такая нежная в одной лишь белоснежной комбинации, отороченной кружевом. Через тонкую белую ткань просвечивают соски, словно солнце сквозь туманную белую пелену зимних облаков, и всё твоё тело под полупрозрачным шёлком проступает, очаровывая томной просьбой ласки.

Взяв из рук моих кружку, ты остановилась у окна — в одной руке кофе, в другой листки с формулами, но твой задумчивый взгляд — поверх них. А за окном — как бело, как светло! Тающие остатки тумана, в которых почти растворилась блёклая луна, предвещают ясный и морозный день. Ветви верхушек черёмухи все белые, покрытые нежным и густым пушистым инеем, сделались изысканным кружевом. Поодаль молочно-туманными облачками распушились-расплылись заиндевелые кроны.

Ты замерла, стройная, неподвижная, молчаливая — как не замечтаться, как не залюбоваться зимой в кружевах инея, вуали морозного тумана и шёлке свежего снега, батисте облаков! А у меня сжалось сердце, охваченное щемящей нежностью к тебе, нежданному средоточию этого белоснежного очарования.

Зимнее утро
Иней, туман, белоснежность
Нежность белья

15.XII.2002

Дама с веером

Азарт против усталости — не упустить идею, писать, писать...

Ночь душная, удушливая, жаркая... Приближение утра. Душный жар плотно и утомительно облегает кожу, лежит тяжело на теле, проникает внутрь — не развеять и не стряхнуть. Оглушённость и подступающая головная боль. Электрический свет жёлт, болезненен, как свистящий оттенок в ровном монотонном тихом шуме вентиляторов компьютера. Монитор утомителен даже в текстовом режиме, и сероватые буквы режут взгляд.

Сняла очки, тру закрытые глаза — больно, выступают слёзы, но от них легчает... Душно и тяжко телу... Хочется раздеться, хотя вся одежда давно снята, но как снять с себя, совсем обнажённой, этот душный ночной воздух и электрический свет?! Собираю волосы на темя, открывая потный лоб и виски...

Веер! Твой молочно-белый ажурный веер... Обмахиваясь им, гоню по телу всё ту же, ту же плотную духоту жаркого воздуха. Но задумчиво прислонив раскрытый веер ко лбу, я могу закрыться от едкого света лампы и колких букв монитора... Просеянный мелкими кружевными прорезями свет нежнеет и смягчается. Так лучше!.. И можно думать, собирать мысли в перегретой, порядком затуманившейся голове...

Облегчение, свежесть — пришла долгожданная — ласков, прохладен, переливчив и чист, зажурчал совсем рядом ручеёк твоего женственного голоса:

— Нагая дама
Закрыла глаза тихонько
Раскрытым веером

16/17.III.2003

Среди бабочек и подсолнухов

Среди бабочек и подсолнухов, раздетая, в ярком зелёном цветастом бикини, ты стоишь, забросив прополку — почти неподвижная, стройная, вся распрямившаяся на своих высоких каблуках, лишь голову склонив немного набок. Твоё лицо задумчиво-мечтательно, на нём то появляется, то исчезает тень улыбки. Сияет и греет солнце. Дуновения тёплого ветерка пошевеливают твои пышные волосы и ленты широкополой плетёной шляпы. Подсолнухи рядом с тобой едва-едва колышутся, покачиваются от ветра, слабо колеблющего их большие, свисающие под своим весом, сочно-зелёные широкие листья и наливающиеся тяжестью головы с солнечно-жёлтыми лепестками. Мотыльки и бабочки порхают и кружат среди подсолнухов, над ними и над тобой, садясь на листья, жёлтые лепестки, даже на твою шляпу и на тебя саму, слетая, подхватываемые ветром, и продолжая трепетный свой полёт.

Ты обернула ко мне лицо, окликнула меня и попросила принести записную книжку. Я юркнула в домик (мне ближе, чем тебе), отыскала в брошенных на кушетке платьях и сумках блокнот и карандаш, пустилась к тебе почти бегом, юрко и торопливо протискиваясь сквозь заросли вишни, потом шагая по тропинке между грядок, как по подиуму, и оправляя на себе края купальника.

Я подошла к тебе — ты улыбнулась, глянула на меня задумчивым, немного извиняющимся взглядом, в котором было, однако, вместе с тем, и любование мной, и вожделение, сказала тихо и разочарованно (видно, имея в виду продолжение тех выкладок, которые мы записывали, то и дело останавливаясь по дороге на дачу):

— Ошиблась я. Не сводится там ничего к табличным интегралам... Никак... — и протянула ко мне руку, но записную книжку не взяла, а стала задумчиво водить пальцем вокруг нарисованной у меня на купальнике бабочки.

Я, приосанившись, стою перед тобой и наслаждаюсь своей подчёркнутой купальником раздетостью, твоими прикосновениями к моей груди через тонкую ткань, не зная, однако, что сказать тебе в ответ...

Ты переводишь взгляд с меня на большой лист подсолнуха, едва колеблемый лёгкими прикосновениями ветра, на бабочку, пролетающую над ним, и на меня обратно. И произносишь певуче, медленно, паузами и взмахами ресниц разделяя строки хайку:

— Ветерок. Колыхания
Тяжёлых листьев подсолнуха
И крыльев капустницы

— Её крылья в полёте трепещут
Как вся я под взглядом любимой, —   продолжаю я, добавляя две тут же сами собой сложившиеся строчки.

— Вот, не зря ты бегала за записной книжкой! — улыбаешься ты радостнее, с игривыми искорками в тёмных глазах, — запиши...

28.V.2008

Короткая юбка

Люблю этот твой жест — когда мы сидим рядом, ты не преминешь дотронуться рукой до моих коленей. Мимолётно или чуть дольше скользят твои пальцы по краю юбки, и по коленкам, не прикрытым ею, и так приятно чувствовать через тонкую ткань ласкающее прикосновение твоей руки. Твои пальцы — они так нежны, так красивы, так беспокойны — теребят то застёжку сумочки, то ремешок её, то край кармана, вертят ручку или карандаш, — и вот, твои пальцы словно ощупью изучают, столько уж раз изученную, форму моих коленей, фактуру ткани колготок и юбки на них — вспоминают, напоминают о ночи в обнимку в одной на двоих постели, о вечере вдвоём и наготе друг перед другом, о ласках сапфических, чувственных. А на взгляд посторонний, ты, заботливая и хлопотливая не то подружка, не то сестра, всего лишь расправляешь на мне краешек юбки или смахиваешь какие-то незаметные соринки.

Короткая юбка.
Скольжение бликов и рук
По рыжим коленкам

14-16.VIII.2009

1. «Пять-семь-пять» — правило, требующее, чтобы в первой строчке хайку было 5 слогов, во второй — 7, в третьей — 5. Это правило, практически обязательное для японских хайку, часто не соблюдается в хайку на европейских языках.

© Ольга Лаэдэль, 2002-2009

Каждый рассказ-хайбун, опубликованный на этой странице, распространяется на условиях лицензии Creative Commons «Attribution-NoDerivatives» («Атрибуция – Без производных произведений») 4.0 Всемирная. То есть:
Разрешается воспроизведение и распространение дословных копий этого текста (или отдельных составляющих его рассказов-хайбун) любым способом на любом носителе, при условии, что это разрешение сохраняется и указано имя автора — Ольга Лаэдэль.