Ольга Лаэдэль. Рассказы, рисунки, стихи
Утопия о планете Атэа
проза, рисунки, описание языка и культуры 		Лесбийская лирика
проза, стихи, рисунки 		Диалог с читателем
новости, публицистика, об авторе,...
Новости * Публицистика * FAQ * Об авторе * e-mail:

Публицистика

Тексты и записки на общественные и политические темы, выросшие из написанного в дискуссиях в личной переписке, в ЖЖ, на форумах и т.д.

Гомофобия — инструмент фашизации

Всё чаще стали появляться новости о том, как тот или иной начальник или журналист заливается соловьём о своей ненависти, отвращении, презрении к сексуальным меньшинствам. Из этих новостей и их обсуждения у меня получились вот какие выводы.

Демонстративное выражение гомофобии (как раз уровня оскорблений и сдержанной ненависти, уровня предпогромного, т.е. уровня, не переходящего в собственно готовность устраивать самосуд и погром, и тем самым не подвергающая сомнению монополию государства на насилие) востребовано фашизирующимся обществом и государством. Это — и потребность, и инструмент для усиления дальнейшей фашизации общества и государства.

Фашизацией общества я называю то, что фашистские идеи и устремления всё больше овладевают обществом, становятся хорошим тоном, становятся всё более востребованными и общепринятыми, а несогласие с ними становится уделом меньшинства. Фашизацией государства называю то, что и пропагандируемая государством идеология, и политика властей всё более сближаются с идеями и политической практикой фашизма.1

Такому режиму и обществу, одобряющему этот режим, необходимо (для нагнетания фашистской атмосферы агрессивного сплочения своих и сильных ради подавления чужих и слабых) культивирование смеси ненависти, отвращения и презрения к некоторой группе людей, причём эта группа должна удовлетворять следующим требованиям:
1) Быть слабой в смысле самозащиты сообща, разобщённой, относительно малочисленной.
2) Присутствовать в обществе, в стране.
3) Внешняя неотличимость возможного представителя этой группы от обычных, не относящихся к ней жителей страны. (Т.е., хотя бы некоторые представители этой группы могут быть неотличимы внешне от остальных, обычных жителей страны.)
4) Весьма желательна коренящаяся в инстинктах иррациональная ненависть к этой группе.
5) Желательно, чтобы сама принадлежность к этой группе ассоциировалась с каким-либо преступлением, которое обычный обыватель считает тяжким и отвратительным.

И когда эта ненависть-отвращение-презрение культивированы, когда их демонстрирование становится желательным в обществе, у государства появляется мощнейший, идеальный инструмент давления на любого неугодного человека. Это инструмент давления в самом широком диапазоне — от прямых репрессий до угроз, от расправы руками каких-то частных лиц до травли. Это идеальный инструмент шантажа — человека можно шантажировать тем, что бросят на него лишь тень подозрения в принадлежности к ненавистно-презираемой группе, а дальше люди сами начнут травить этого человека, а друзья/коллеги — отворачиваться.

Причём в культивировании этой ненависти культивирование отвращения и презрения играет принципиальную роль — оно останавливает желающих защищать того, кого преследуют, используя обвинения в принадлежности к ненавистно-презираемой. Одних остановит само отвращение к той группе, к которой преследуемый (якобы) принадлежит, за что бы этого человека не преследовали. Другие побоятся, что тень подозрения в принадлежности к этой группе падёт на них тоже.

Не менее важна и внешняя неотличимость (вернее, возможная неотличимость, необязательность внешних отличий) представителя ненавистной группы от обычного, не входящего в неё, жителя страны. Она, особенно в сочетании с (реальной или мнимой) рассеянностью, инфильтрованностью представителей этой группы среди остального населения, открывает возможность навесить ярлык на любого человека, ставя его в положение вынужденного доказывать, «что он — не верблюд». И ведь не докажет он! Никто не сможет полностью отмазаться от подозрений в том, что он маскирующийся, прячущийся, или латентный представитель этой ненавистной группы, если тень подозрения брошена. Ведь любые признаки не-принадлежности к этой группе можно, при желании, счесть маскировкой.

Иррациональность ненависти и отвращения, как и ассоциирование ненавистной группы с вызывающим отвращение тяжким преступлением, усилят страх оказаться заподозренным в принадлежности к этой ненавистной группе. А этот страх погонит многих высматривать, подозревать, старательно проявлять ненависть-презрение-отвращение к ненавистной группе — лишь бы не показаться самому недостаточно убедительным в этой ненависти и не навлечь тем самым подозрения на себя. Отсюда и подозрительность, и готовность к травле и к публичному одобрению расправ. (В крайних случаях этот страх погонит многих — стараться успеть обвинить соседа/коллегу раньше, чем успеет тот, опередить другого в обвинении его, лишь бы он, другой, не успел обвинить первым.)

Этот механизм фашизации общества и государства работает тем сильнее, чем сильнее в нём фактическое неравноправие людей. Тем легче государству, чиновнику или иному имеющему привилегии лицу подвергнуть любого неугодного ему простого (или менее привилегированного) человека давлению или расправе с помощью обвинений/подозрений о принадлежности этого человека к ненавистной группе. Привилегии дают возможность обвинять человека, их не имеющего, не рискуя ни ответить за клевету, ни получить встречные обвинения. А простой (без привилегий) человек не только рискует быть наказанным за «клевету и очернение», если дерзнёт обвинить в чём-то государство или чиновника, но и ограничен в возможностях оправдываться, если обвинён сам. Проблематично и ответить привилегированному обидчику по принципу «ты козёл — сам ты козёл», и «отмыться» от обвинений и подозрений. Поэтому в отношении простых людей будут тем сильнее, чем сильнее неравноправие, работать те самые фактор страха и фактор «докажи, что не верблюд», которые описаны в предыдущих двух абзацах.

Посмотрим, какие группы подпадают под пункты 1-5. Видно, что ЛГБТ подходят по эти пункты идеально (пункт 5 тоже работает через ложное, но распространённое смешение понятий «педераст» и «педофил» и, дальше, через расширение этого предрассудка с геев на всех ЛГБТ). Национальные меньшинства подходят меньше — то по пункту 1, то по пункту 3, да и по пункту 4 уступают сексуальным меньшинствам. Всё же у современного человека инстинкт племенной, она же национальная, ксенофобии (заставляющий видеть во всех, кто не опознан как соплеменник, сразу же врага и добычу) проявляется слабее, чем клубок инстинктов, связанных с размножением и иерархией в стаде обезьян обществе (инстинкты, связанные с продолжением рода, с сексуальностью, с доминированием-подчинением и его выражением через секс, через то, кто кого трахает).

В принципе, могут найтись и другие группы, подпадающие под пункты 1-5 не меньше, чем ЛГБТ, хотя, применительно к сегодняшней РФ, я таковых не вижу.

С учётом пунктов 1-5 разве только некие неконкретно обозначенные (либо выделенные по национальному признаку) «враги народа/страны/государства» могут составить «конкуренцию» с ЛГБТ. Но в условиях более-менее мирного времени по пунктам 4 и 5 «враги народа» уступают ЛГБТ (против ЛГБТ включается ненависть, растущая из сексуальных и сексуально-иерархических инстинктов, которая, — в более-менее стабильное и мирное время, — сильнее, чем основанная на национально-патриотических чувствах ненависть к «врагам народа/страны»).2

В завершение анализа природы гомофобии в фашизирующемся обществе, и природы того, как гомофобия усиливает и подгоняет фашизацию, не лишне заметить, что имеет место положительная обратная связь в действии факторов, вызывающих и стимулирующих фашизацию (в данном случае, в действии гомофобии). Эти факторы, начав действовать, усиливают тенденции к фашизации тем больше, чем эти тенденции сильнее. Действенность факторов, вызывающих и усиливающих фашизацию общества становится тем сильнее, чем больше общество фашизировано. Видимо, достаточно тех или иных обстоятельств, в которых факторы, вызывающие фашизацию, начинают действовать сколько-нибудь влиятельно (выше некоторого порога влиятельности), а дальше работает положительная обратная связь, через которую фашизация усиливает сама себя.

Выводы:

I) Гомофобия всё чаще публично, демонстративно и с чувством, что так и надо, выражаемая разными пропагандными работниками и начальниками — это плохой симптом, симптом востребованности фашизации общества и государства. Не будь фашизация востребована, тема отношения к ЛГБТ, тема специального выражения ненависти к сексуальным меньшинствам была бы неактуальна.

II) Это плохой симптом не только для ЛГБТ, но и для всех, даже для самых гетеросексуальных или равнодушных к сексу людей. Для любого человека растёт угроза, в случае конфликта с властями, начальством, а то и рядовыми, но ловкими недругами, стать объектом давления, шантажа, остракизма, травли, расправы или репрессий (как (не)повезёт) под удобным предлогом обвинений/подозрений в гомосексуальности. И этот человек будет практически бессилен от них защититься.

III) Заслуживает максимально широкого распространения идея о том, что культивирование в обществе гомофобии опасно для любого человека безотносительно к его ориентации, что активная гомофобия общества — мощный инструмент давления и травли любого неугодного (Вывод II). Широкое распространение и объяснение этой идеи представляется мне возможно единственным действенным противоядием против гомофобии и использования её для фашизации общества.

август 2009 г.

Примечания:

1. Говоря о фашизации и фашизме, я имею в виду фашизм в том самом смысле, как писал о нём в своей «Доктрине фашизма» Муссолини. То есть, это — идеология и политика, в основе которой лежит культ коллективной воли к власти и господству, культ сплочения и сплочённого этой волей единства, культ нации и государства как реализации этой коллективной силы и воли к доминированию и подавлению иных, чужих по отношению к нации и государству, людей, антииндивидуализм и презрительная ненависть к индивидуальности за её слабость и отщепенство. (Под это общее определение фашизма, конспективно и без похвал повторяющее то, что писал сам Муссолини, подпадает множество разных тоталитарных режимов — они либо полностью укладываются в описание, данное в «Доктрине фашизма», либо, как, в частности, режимы Сталина и Гитлера, представляют собой некоторую модификацию фашизма-по-Муссолини, сохраняющую его основные черты, выделенные выше в моём конспективном описании фашизма.)

2. Хотя в условиях большой войны (и идущей, и ожидаемой, и перенесённой — ведёт ли страна войну, ждёт ли войны и готовится ли к ней, или же недавно прошла через войну), да и вообще в условиях доминирования в обществе враждебного (или враждебно-обиженного) отношения к внешнему миру, при достаточно высоком градусе ненависти к внешним врагам и/или обиды на внешний мир, «враги народа», «предатели» и т.п. могут оказаться более удобным объектом ненависти, чем ЛГБТ. Т.е., если направленная вовне страны враждебность и/или обида становится достаточно сильна и массова, то у иррациональной ненависти, основанной на сексуальных и сексуально-иерархических инстинктах, появляется не менее мощная, тоже иррациональная и идущая из инстинктов альтернатива. Это ненависть, основанная на инстинктивном императиве «быть со своими (племенем, народом, страной), что бы они ни делали, и особенно, когда им приходится туго», и на табу на действие против интересов своего государства — ненависть к нарушителям этого императива и табу. Однако, в нынешней РФ, в отличие от сталинского СССР, послевоенной (после 1й Мировой) Италии или Германии, градус ожидания войны, или горечи поражения, или обиды на внешний мир, похоже, существенно ниже.

И потому сейчас в РФ не столь актуально нагнетание ненависти к «предателям», «врагам государства/народа». Какие-то попытки культивирования такой ненависти просматриваются в выступлениях особо «патриотичных» журналистов и политологов, в их инвективах против «либералов» или «экстремистов», но живого массового отклика эти выступления пока не имеют (желающих помогать милиции разгонять выступления несогласных, в отличии от желающих разгонять гей-парады, в заметных количествах не наблюдается). В условиях, когда массовая лояльность обывателей к власти основана на ощущении стабильности, когда эта стабильность всячески декларируется властями и пропагандой, т.е. в условиях, воспринимаемых именно как мирные и относительно благополучные, ненависть, основанная на национально-патриотических чувствах, оказывается довольно вялой, а «антигосударственная/антинародная деятельность/сущность» если и воспринимается как преступная, то как преступление скорее заурядное, чем запредельно страшное и отвратительное.

Bruja, Ольга Лаэдэль

О неестественности гомосексуальности и цивилизации

Расхожий аргумент противников равноправия ЛГБТ — тезис о противоестественности гомосексуальной любви.

Одни усматривают противоестественность в самом использовании сексуальных инстинктов и половых органов не для размножения. Другие видят противоестественность в том, что однополая любовь будто бы не способствует продолжению рода, продолжению существования человечества в будущее.

Когда моралисты пишут о противоестественности гомосексуализма, аргументируя это тем, что половые инстинкты или органы от природы предназначены для размножения, пусть эти моралисты хотя бы уберут руки от клавиатуры и встанут на четвереньки.

Конечно, половые органы и инстинкты сформировались в процессе эволюции, как служащие для размножения. А мы, лесбиянки, геи, равно как и гетеросексуальные пары, пользующиеся контрацепцией, а не производящие на свет каждые год-два по ребёнку, применяем половые органы и половое влечение для другого. Вместо того, чтобы ими производить потомство, мы ими получаем удовольствие, выражаем любовь, черпаем вдохновение в эротических чувствах.

Но эволюция так и работает, что у инстинктов, как и у органов, в процессе эволюции может меняться то, для чего они служат. И если кто-то скажет, что прежнее применение органа или инстинкта естественно, а новое является извращением, это будет смешно.

Прекрасный пример: конечности позвоночных. Наши конечности произошли от рыбьих плавников, органа, предназначенного только для того, чтобы плавать, перемещаться в пространстве. Ладно ещё использовать развившиеся из плавников лапы для ходьбы, прыгания, лазания. Это тоже как-никак перемещение в пространстве. Но уж использование передних конечности только или в основном для манипулирования орудиями труда — да это всё равно, что использовать половые органы для получения удовольствия и стимуляции творческой активности мозга, вместо продолжения рода! То есть да, люди иногда могут использовать руки и для плавания, но редко, намного реже, чем для манипулирования с предметами. Аналогично тому, как половые органы и инстинкты иногда используются людьми для продолжения рода, но происходит это гораздо реже, чем использование их для получения удовольствия и выражения глубокой эмпатии с другим человеком, то есть, любви.

А потому, всякий, кто заводит речь о том, что «гомосексуализм противоестественен, поскольку секс предназначен для размножения», пусть подаст сам пример естественного поведения, встав на четвереньки и больше никогда не беря в руки никаких предметов. Взяли в руку хоть какую-то вещь, уподобились, как минимум, бисексуалу. Встали на две ноги, уподобились то ли асексуалу, то ли онанисту. ;)))

Ну а тем, кто выступая против равноправия ЛГБТ напирает тезис о мнимой бездетности однополой любви, о том, что она будто бы ведёт к вымиранию человечества, следует напомнить вот что.

Ориентация никак не мешает гею сдать сперму для искусственного оплодотворения, а лесбиянке — воспользоваться этой (как и любой другой) спермой для искусственного оплодотворения.

И именно вопрос репродуктивных прав, прав, в частности, права на искусственное оплодотворение для лесбийских пар, как раз находится на острие борьбы за права ЛГБТ в странах, где с преследованием за однополую любовь покончено.

Тем, кто прицепится тут к слову «искусственное», следует напомнить, что всё существование человечества — искусственно. Без техники, без помощи наших искусственных созданий, человечество в его нынешней численности не могло бы просто прокормить себя. Охотой и собирательством, конкурируя за имеющуюся в дикой природе пищу друг с другом и с дикими зверями, без искусственных орудий, без сельского хозяйства с его тракторами, комбайнами, удобрениями и искусственно выведенными сортами растений миллиарды людей на Земле прокормиться бы не смогли (а смогли бы жить десятки-сотни тысяч, как это и было в палеолите) ). Вся цивилизация не естественное, а искусственное создание, и без неё мы, 6 миллиардов человек, за исключением 10-100 тысяч самых везучих, просто не жильцы. Наша жизнь противоестественна, держится на искусственном фундаменте цивилизации, потому мы и живы.

Кто придирается к тому, что оплодотворение лесбийской пары искусственно, тот забывает, что оплодотворение вполне гетеросексуальной пары, происходящее, например, зимой в Сибири тоже вполне искусственно — ведь оно же совершено в искусственных условиях. Вне искусственного жилища, без искусственного отопления, без искусственно произведённой пищи оно бы не состоялось. Замёрзла бы пара, или с голоду померла, или медведи бы сожрали.

Более того, продолжение рода — продолжение жизни человечества в будущее — это ведь далеко не только рождение детей. Мало родить, надо ещё и кормить, лечить, и учить. Надо воспитать, надо обучить тем знаниям, которые позволят новому человеку жить среди людей и созданной ими техники, без которой человечество жить не может. Речь-то о продолжении в будущее человеческой цивилизации, с её знаниями, культурой и техникой, а не о воспроизведении маленького стада маугли-подобных существ.

Таким образом, в случае человечества, а не популяции зверей, продолжение рода (человеческого, цивилизованного!) состоит не только из рождения детей, но и из воспитания, передачи им знаний, передачи им работоспособной техносферы вокруг и навыков, как в ней жить и как с ней обращаться.

И во всех этих равно необходимых составляющих процесса продолжения человечества в будущее — в передаче знаний, развитии и поддержании техносферы и культуры, — эротическое влечение и происходящая от него любовь играет немалую роль. Но иную — как стимулятор творческой активности активности, как источник вдохновения и стимул к деятельности. Причём стимулирующая сила эроса тем весомее, чем дальше цивилизация отодвигает от нас другие, менее приятные стимулы: голод, страх боли и смерти, физический дискомфорт.

В этом качестве уже не важно, толкает ли любовь к тому виду сексу, от которого родятся дети или нет (будь то однополый секс или секс с разнополый, но с использованием контрацепции). Даже наоборот — либо секс для зачатия, после которого наступают уже другие заботы, либо секс для вдохновения и стимула к активности.

Таким образом, учительница или преподавательница, например, которая будет лучше учить оттого, что счастлива в лесбийской (или гетеросексуальной, но бездетной) сотни учеников/студентов вносит свой вклад в продолжение человечества в будущее не менее важный, чем мать, рожающая и растящая детей. Или исследователь(ница), чьи научные результаты будут применены для спасения жизней или просто создания пригодных для жизни условий, даже не имея детей и вдохновляясь только однополой любовью, тоже вносит вклад в продолжение жизни человечества. Вот, например, жизнь некоего ребёнка спасли врачи, используя компьютеризированное оборудование — вот вклад в продолжение жизни человечества и родителей ребёнка, и врачей, и бездетного гея Тьюринга (чьи научные работы легли в основу информатики). Не будь хоть кого-то из них, хоть какого-то одного любого из этих вкладов, не было бы и этой новой жизни в будущем человечества. Всё это совершенно разные, но абсолютно необходимые вклады. Нет ничего плохого в том, что разные люди вносят эти вклады каждый по своему.

Требовать же, чтобы один и тот же человек вносил оба эти разных вклада в продолжение рода (и рождение, и передача знаний) — это в принципе то же самое, что и требовать, чтобы один человек за свою жизнь поработал бы и в поле, и на электростанции — тоже ведь, разные, но необходимые вклады в продолжение жизни человечества. Кто-то может и так, но нелепо требовать этого от всех.

Требовать, чтобы все люди или как можно больше людей вносили какой-то определённый вид вклада в продолжение жизни человечества, есть смысл только в случае, если этот вид вклада является узким местом, если его недостаток сейчас угрожает будущему человечества. Такие узкие места действительно есть. Но это отнюдь не биологическое размножение. Это, по меньшей мере, недостаток людей, хорошо понимающих, как работает техника вокруг нас, которая уже создана. Это также ещё неизвестность источников энергии, способных заменить экологически опасные сжигаемые топлива и АЭС... Так что, товарищи, учиться, учиться и ещё раз учиться ;), а размножаться — умеренно, по возможности, без фанатизма и не в ущерб учёбе и исследованиям ;)

P.S.

Кстати, вклад индивида (рожающего детей или не рожающего) в продолжение человеческого рода можно сравнивать и более определённо, с численными оценками. Можно сравнить, например, в каком качестве одна и та же женщина сделает больше для выживания социума. Рожая-рожая-рожая и занимаясь домашним хозяйством (10-15 детей за всю жизнь, самое большее), она сделает для выживания социума уж никак не больше чем, например, в качестве врача, спасшей намного больше жизней за время своей работы. Можно подсчитать сумму количества лет, которые проживут те самые 10-15 детей при самом оптимистичном прогнозе их продолжительности жизни (лет 1000-1500 суммарно) и сравнить, например, с суммой количества лет, которые проживут все пациенты одного хирурга, делающего аппендэктомию, скажем, раз в неделю (примерно 50 операций в год, 1500 за 30 лет карьеры). Если считать, что в среднем пациент попадает к хирургу в середине своей 70-летней жизни, и лечение сохраняет ему 35 лет жизни, то получается (как грубая приблизительная оценка) что один врач (будь врач хоть геем, хоть женщиной без детей) приносит социуму 52500 суммарных лет человеческой жизни. В 35-50 раз больше, чем в качестве родильной «машины».

Постдефицитное общество: предпосылки, условия и преграды

Идеал

Мой идеал общества, основанного на сотрудничестве, не предполагает коллективизма. Это скорее общество неэгоистичных индивидуалистов. Это общество, я бы сказала, поли-индивидуализма, т.е. такого индивидуализма, когда каждый индивид уважает индивидуальность другого индивида наравне со своей, когда блага для кого-либо не достигаются за счёт страданий других индивидов, но нет доминирования общественного над личным, подчинения личности коллективу и т.п. (нет и отношений «личность—коллектив», а есть лишь отношения «одна личность — другая личность»). А степень сближения и сотрудничества разных индивидов определяется степенью совпадения их интересов, степенью совпадения их стиля работы, степенью их симпатии и взаимопонимания.

Экономической и технической основой такого поли-индивидуалистического общества мне представляется высокоразвитая и обеспеченная ресурсами робототехника, позволяющая легко копировать любые вещи при известной технологии их изготовления, и свободное распространение знаний и технологий. Для устойчивого и самоподдерживающегося существования такого общества мне представляется необходимым достижение пост-дефицитного уровня технического развития цивилизации. (Пост-дефицитной я называю цивилизацию, в которой каждому индивиду свободно и полностью доступно удовлетворение всех его материальных потребностей.)

Реальные ростки постдефицитного общества

Сотрудничать удобно в тех областях, где результаты этого сотрудничества свободно копируются — как программы и разные другие интеллектуальные произведения.

Поэтому правильным путём мне представляется не огосударствление всех средств производства (как это предлагают коммунисты, надеющиеся, что смогут заставить государство, владеющее всеми средствами производства, служить интересам общества) и не приучение всех людей к совместному ведению хозяйства (как это предлагают те, кто видит в попытках организации коммун ростки самоформирования некапиталистического общества), а техническое решение проблемы собственности. То есть, переход к свободному копированию вещей в условиях, когда их производство полностью роботизировано, а технологии изготовления вещей распространяются свободно.

Вместо того, чтобы тяжело и мучительно перековывать всех людей в настоящих коммунаров, абсолютных коллективистов и альтруистов, проблему собственности лучше остроумно хакнуть — научившись копировать вещи как информацию. Мне это представляется более реализуемым, и гораздо более симпатичным, чем намерения переделать людей.

Робот или комплекс роботов, который способен воспроизвести сам себя (без участия человека), — по-моему, это уже почти реальность, дело близкого и вполне реального будущего, а не утопии.

Копируя такое сложное устройство как он сам, он тем более сможет копировать и те вещи, которыми мы прямо или косвенно пользуемся в жизни, либо роботов, необходимых для их производства.

В конце концов, социальные отношения, социальный строй — следствие реальных технических возможностей цивилизации в сфере материального производства.

Так что работа в любых областях науки и техники, где она приближает появление таких роботов, мне представляется более продуктивной и полезной, чем коммуны.

Проблема ресурсов

Разумеется, для того, чтобы такие роботы обеспечивали всем индивидам свободу изготовления и копирования вещей, роботы должны быть обеспечены материальными ресурсами — энергией и веществом для производства (прежде всего опять же энергия потребуется и для утилизации, рециркуляции или иного полноценного устранения отходов производства).

Может показаться, что человечеству не хватит никакого конечного количества ресурсов для такого свободного копирования вещей, что человеку всегда будет мало вещей, что новые технические возможности производства вещей только усилят склонность к накопительству, и потому пост-дефицитное состояние общества никогда не будет достигнуто (из-за того, что доступное количество ресурсов — конечно).

Мне представляется, что это — неверное обобщение отношения к вещам в нынешних условиях их нехватки, на условия доступности всем лёгкого копирования/изготовления вещей.

Что касается накопительства при условии свободного копирования вещей, то посмотрите на те «вещи», которые сейчас технически можно легко копировать — то есть, на данные на электронных носителях. Сколько копий даже очень интересной и нужной ему электронной «вещи» захочет себе сделать человек?

Допустим, вы скопировали у товарища электронную библиотеку, фильм, программу (или комплекс программ, вроде дистрибутива GNU/Linux). Каким количеством копий вы ограничитесь? Уверена, что отнюдь не бесконечным, а довольно-таки небольшим — копией на жёстком диске того компьютера, на котором работаете, плюс 2-3 резервных копии. Делать больше копий бессмысленно, особенно, если эта информация есть далеко не только у вас, но и много где ещё, откуда её можно свободно скопировать.

Так и с накопительством вещей. Если сделать копию вещи станет так же просто, как скачать/переписать файл, то заниматься накопительством таких копируемых вещей становится бессмысленно. Более того, бессмысленно иметь даже одну копию такой вещи, если она не используется. То есть, зачем заполучать («скачивать») даже одну копию неиспользуемой никак вещи сейчас, если можно будет заполучить эту копию в любое другое время. Вот когда и если вещь понадобится, тогда и будет смысл её «скачивать».

Таким образом, я уверена, что возможные потребности в вещах в принципе не бесконечны. Невозможно пользоваться бесконечным числом вещей одновременно. И нет принципиальной разницы между вещью отсутствующей и вещью не используемой, если эту вещь всегда можно заполучить по первому требованию и не прилагая к тому усилий, а время, требуемое на создание вещи по запросу, не слишком велико. В этом случае отсутствие не используемой здесь и сейчас вещи равносильно хранению её на складе, откуда вещь всегда можно достать, хотя и не мгновенно. Тогда имеет смысл реально держать при себе лишь вещи, которыми пользуешься сейчас или предполагаешь пользоваться в близком будущем.

Для меня эти рассуждения убедительнее, чем тезис «человеку всегда мало», основанный на наблюдении за человеком в условиях дефицита вещей. Тем более, что по отношению к тем (пока ещё виртуальным) «вещам», которые уже легко копируются, человек демонстрирует и иное.

Приводимый в обоснование тезиса, что «человеку всегда мало», пример — современные земные богачи — не годится в качестве примера, имеющего отношение к пост-дефицитному обществу. Именно по причине того, что современная цивилизация далека от пост-дефицитного состояния.

Но пост-дефицитное состояние обессмысливает и накопительство, и демонстрацию своего высокого статуса через владение большим количеством вещей. Т.е. именно в условиях, когда любому индивиду доступно (без ограничений и без затраты его усилий) изготовление практически любой вещи, которой он хочет воспользоваться, — бессмысленно изготавливать и держать при себе вещи, которыми не пользуешься сейчас и в близком будущем.

Если же такая возможность — заполучить практически любую вещь без усилий — доступна не всем в равной мере, то через накопление вещей (в явном или неявном (например, денежном) виде) накапливается и выражается возможность власти над другими людьми, этой возможности не имеющей.

Проблема свободы знаний

Именно усилению этой власти, власти через собственность даже там, где предмет собственности легко и без ущерба для оригинала копируется, и служат всевозможные ограничения на свободное копирование информации, составляющие систему «защиты интеллектуальной собственности». Сама концепция интеллектуальной собственности, само отношение к информации и знаниям как к собственности — представляет собой существенную преграду, искусственно препятствующую развитию цивилизации в направлении к постдефицитному обществу.

Если будет решена (недорешенная пока, но близкая к решению) проблема создания роботов, копирующих любые вещи, включая самих себя, и также решена проблема обеспечения их (вернее, их пользователей) материальными ресурсами (энергией и веществом, потребными для копирования вещей), то законы и идейная концепция об «интеллектуальной собственности» останутся единственной преградой, мешающей стать обществу пост-дефицитным, станут главной, причём чисто политической, помехой прогрессу и достижению более комфортных условий жизни. И тогда они будут либо сметены (более или менее мягкой — как повезёт) революцией, как это уже бывало с общественными порядками и нормами, переставшими соответствовать уровню технического развития — например, феодальными порядками в стоявшей на пороге индустриальной эпохи Европе конца XVIII века или Японии середины XIX века — либо, заблокировав свободный обмен знаниями, уничтожат возможность прогресса, станут причиной застоя и даже исчезновения науки, вырождения её в секреты средневековых ремесленников.

Условия постдефицитности

Условий для избыточного обеспечения потребностей и превращения общества в постдефицитное, по большому счёту — два или два с половиной.

1-е из этих условий — полная роботизация материального производства. То есть, роботизация на уровне роботов или комплексов роботов, способных без участия человека (по одной лишь команде пользователя) изготовить любую вещь, технология изготовления которой известна — в том числе и копию самого себя.

2-е условие — избыточная обеспеченность ресурсами, прежде всего энергией и веществом (в принципе — любым, если энергии достаточно для переработки любого требуемого вещества в любое).

2,5-е условие — свободное распространение всех знаний и технологий на условиях, подобных условиям распространения программного кода по лицензии GNU GPL — то есть, свободное копирование, использование, модифицирование и запрет запрещать эти свободы копирования, использования, модифицирования (запрет превращения свободной технологии/знания в несвободную, в «интеллектуальную собственность»).

Думаю, что уход капитализма с исторической арены близок, но произойдёт иначе, чем его представляют себе коммунисты. Исчезновение частной собственности на средства производства произойдёт через превращение знаний (формально описанных технологий, алгоритмов, программ, чертежей/описаний конструкций машин) в основную, доминирующую составляющую средств производства, и распространение этих знаний на условиях вроде тех, на которых сейчас распространяется свободное программное обеспечение. Именно вокруг этого и будет борьба — будут ли знания и технологии свободно распространяемыми или они будут контролируемой корпорациями «интеллектуальной собственностью».

О техническом смягчении нравов

В предыдущей статье я писала о том, что улучшение общественного устройства, сама возможность такого улучшения обусловлена прежде всего научно-техническим прогрессом, точнее — ростом возможностей техники, используемой для удовлетворения материальных потребностей людей.

Я полагаю, что сама по себе бóльшая обеспеченность потребностей индивида смягчает нравы. Но это верно в том случае, если при этом не создаётся сколько-нибудь значительного неравенства в обеспечении потребностей, когда обеспечение потребностей доступно любому индивиду. Поэтому научно-технический прогресс, если он удовлетворяет потребности людей и плоды его доступны всем, должен смягчать нравы и отношения между людьми, устраняя жёсткую конкуренцию за источники удовлетворения потребностей. Ибо чем эта конкуренция сильнее, чем больше неудовлетворённых потребностей (особенно когда перед глазами маячит пример другого человека, у которого эти потребности удовлетворены), тем больше и ожесточения в отношениях между людьми. И наоборот, чем легче индивиду достаётся удовлетворение его потребностей, тем меньше стимул конфликтовать или проявлять жестокость к другим, меньше причин для конфликтов.

Так что, по моему мнению, сам по себе прогресс в принципе способен смягчить отношения между людьми и сделать жизнь людей более благоустроенной и комфортной.

Хотя этой способностью нужно ещё суметь воспользоваться. Рост технических возможностей человечества сопряжён с проблемами. Главная из них состоит в том, что типичное поведение людей не адекватно достижениям научно-технического прогресса, уровню их возможностей, возможным последствиям их действий и т.п. Инстинкты, этологические программы, традиции и культурные стереотипы сформировались в условиях, когда новых, принесённых прогрессом возможностей ещё не было и в помине. Они (инстинкты, традиции, стереотипы) неадекватны той новой среде, которую создаёт себе человек с помощью науки и техники, и тем возможностям, которые техника даёт.

Таковы многие религиозные запреты и предписания, но о них, как о препятствующих прогрессу факторах, сказано много, многими и давно. Однако помимо них, есть ещё одна вещь, которая до поры до времени выглядит двигателем прогресса, и вносимое ею в отношение между людьми ожесточение может казаться платой за прогресс.

Это само стремление к превосходству над другими людьми. Ради этого стремления человечество может начать искусственно создавать неравенство и в условиях, когда техника позволила бы удовлетворять материальные потребности всех. Именно на это будет нацелен в будущем институт интеллектуальной собственности, если он не будет уничтожен. Связанное с ним введение и усиление запретов на копирование и использование информации и как следствие выведение информации из оборота (особенно, если к этому прибавится недоступность научной информации вне корпораций, готовых за неё много платить) будет не менее губительно для цивилизации, чем средневековые церковные запреты книг и исследований.

Стремление к превосходству над другими людьми — это, по сути дела, (имеющийся в том или ином виде у всех приматов) инстинкт или этологическая программа стремления к доминированию в своём стаде/социуме, проявляющая в условиях человеческого общества. Тем более, что в современном обществе действуют факторы, постоянно провоцирующие срабатывание этого инстинкта. То есть, потребности людей удовлетворены далеко не полно (к тому же реклама и мода создают ещё и искусственные потребности и «пинками и тычками» заставляют человека гнаться за ними), но человеку то и дело демонстрируются примеры «успешных» людей, у которых эти потребности осуществлены. Тут и срабатывает инстинкт стремления к доминированию, поскольку доминант (или просто вышестоящая по иерархии особь) имеет возможность перераспределить ограниченные ресурсы в пользу себя и за счёт нижестоящих, удовлетворять свои потребности с бóльшим приоритетом, чем нижестоящие особи.

В цивилизации, способной с избытком удовлетворить материальные потребности всех людей, этологическая программа стремления к доминированию должна лишиться материальной «почвы под собой» — поскольку полное осуществление материальных потребностей стало бы возможным без перераспределения ресурсов и благ через доминирование в социуме. Инстинкт стремления к доминированию от этого бы сам по себе никуда не делся, но ему появился бы противовес в виде того разумного соображения, что в материальном отношении борьба за успех бессмысленна, если в руках индивида есть средства и ресурсы, обеспечивающие ему все материальные потребности.

В лучшем, на мой взгляд, случае, если стремление к превосходству над другими и конкуренция за социальный статус сойдут на ней ввиду их материальной бессмысленности, стимул к прогрессу, к деятельности, к созданию чего-то нового отнюдь не исчезнет. Но толкать человека к деятельности будет, вместо стремления к доминированию, другой инстинкт, тоже глубоко сидящий в нашей биологической природе — стремление к получению новых впечатлений. Сенсорный голод тоже не тётка ;) но его можно утолить, не лишая никого тех же впечатлений, скорее даже наоборот, делясь ими (мало того, что вы получили новое впечатление узнав что-то новое об окружающем мире, но если вы делитесь этими знаниями с другим существом, то его реакция — это ещё одно новое впечатление для вас).

Об анархии
в утопиях и в перспективе

Мне представляется, что анархическое устройство возможно в обществе лишь при условии, что каждый индивид — сам себе полиция и армия. То есть, при условии, что каждый индивид способен практически гарантированно защитить себя от любых посягательств одного или многих (в идеале неограниченного числа) индивидов. Если удастся (хотя бы как убедительное фантастическое допущение) придумать такое средство гарантированно непреодолимой индивидуальной самозащиты, то основываясь на этом можно конструировать реалистичную анархическую утопию. Если удастся его и реально создать — общество с неизбежностью станет анархическим.

Увы, что это за средство могло бы быть — я даже не представляю. (В своей утопии мне пришлось идти на весьма фантазийные допущения — списать всё на ведьм ;)) Однако, если взять и нагло предположить, что такое средство (некое устройство, обеспечивающее такую практически непреодолимую индивидуальную защиту, доступное каждому, и непригодное для нападения) создано — то на этом фантастическом допущении можно описывать анархическую утопию. И сильно подозреваю, что без этого допущения утопия анархической по-настоящему не выйдет (в ней явно или неявно вылезет какая-нибудь власть: принуждение/давление коллектива, какие-нибудь карательные органы ещё что-то в этом духе).

Идеи о переделке (перевоспитании, переустройстве) человека и/или общества мне представляются сомнительными в смысле реализуемости и вряд ли совместимыми с анархией. (Некая переделывающая, перевоспитывающая сила должна бы обладать властью и эту власть употреблять, чтобы несознательные индивиды, по каким-то своим личным причинам не желающие переделываться и жить по нормам переустроенного общества, не посылали общество куда подальше и не препятствовали обществу жить по свом правильным нормам. Из наличия такой силы существование государства в том или ином виде получается автоматически — она эта сила и есть государство, как бы она ни называлась.)

Более того, я полагаю, что проекты улучшения условий человеческой жизни, основанные на идеях перевоспитания людей и/или установления новых правил общественного устройства, обречены в реальной жизни как минимум на провал (с вероятным скатыванием в ещё более несчастное и жестокое общество) а в утопии — на неубедительность. Полагаю, что общественное устройство не может быть улучшено перевоспитанием людей или учреждением новых правил жизни. Общество не может быть перевоспитано, принуждено к жизни по новым, лучшим, правилам, но может быть хакнуто технически. (Ниже объясню, почему я так считаю.) Не идеи переделки людей или установления новых правил жизни, а только новая техника, дающая новые возможности обустройства жизни и производства материальных ценностей даёт возможность перехода от более жестокого общественного устройства к менее жестокому.

(Например, представим себе прогрессора, заброшенного к Спартаку с целью уничтожить рабство. Ему пришлось бы не только и даже не столько внедрять виды оружия и тактические приёмы, позволяющие разбить армии рабовладельческих государств, но и, параллельно с этим, внедрять технологии, необходимые для выпуска хотя бы примитивных паровых машин. Только появление механического двигателя, заменяющего мускульную силу рабов и скота, дало бы возможность избежать появления нового рабовладельческого общества на руинах прежнего.)

Говоря о техническом хакании общества, точнее социального строя в нём, я имею в виду вот что. Я исхожу из того, что социальные отношения в обществе и возможные в нём варианты политических систем — это следствие реальных технических возможностей общества в сфере материального производства. Технологии — основа социального строя. Именно имеющиеся у общества технические возможности производства материальных ценностей обусловливают то, какой социальный строй и какие политические системы могут в этом обществе достаточно устойчиво существовать. Поэтому под хаканием социального строя я имею в виду создание и распространение технологий, дающих существенно новые возможности производства материальных ценностей и, тем самым, обессмысливающие экономическую основу прежнего социального строя.

Например, техническим хаканием рабовладельческого строя (во всех его вариантах, т.е. любых вариантах строя, где человек может принадлежать на правах собственности кому-то, другому человеку или государству) было распространение механических двигателей, заменяющих мускульную силу. Техническим хаканием капитализма (как строя, основанного на труде наёмных работников, не являющихся собственниками средств производства) вероятно будет полная роботизация материального производства в сочетании сочетании с решением проблемы дефицита энергии.

Этот путь — путь смены технологической основы — представляется мне менее болезненным и имеющим больше шансов на успех (и успех ценой меньших страданий), чем проекты переделки/перевоспитания людей или проекты насильственного установления новых правил взаимоотношений в обществе.

Причина этого как раз в том, что перевоспитывающая (или устанавливающая новые правила общественных отношений) сила, чтобы быть эффективной должна стать принуждающей. Иначе, люди, не желающие отказываться от прежнего образа жизни, будут просто отказываться жить по новому. Они тем более будут отказываться, если прежний строй был строем, самосформировавшимся на имеющейся технологической основе, и чтобы жить по новым правилам потребуются усилий над собой, сознательность, сознательное подчинение своих желаний определённым идеям, лежащим в основе нового строя и т.п. Чтобы заставить этих людей жить по новым правилам (прямым принуждением или перевоспитанием), силе, устанавливающей новый строй, придётся стать аппаратом принуждения (прямого и явного или неявного, через перевоспитывающую идеологию). Аппарат принуждения — это и есть, по сути дела, государство, что с анархической точки зрения ужé очень плохо.

Но, более того, — чем сильнее правила/образ жизни при новом строе отличается от правил/образа жизни, самоформирующегося на данном технологическом уровне, тем более сильное принуждение (перевоспитание) к и большему числу людей придётся применить борцам за установление нового строя. И эта, с неизбежностью должная быть принуждающей, сила (революционная партия, органы власти нового общества) будет чрезвычайно привлекательной для тех людей, в мотивах поведения которых особенно сильны обезьяньи этологические программы стремления к доминированию и к установлению иерархических отношений. Такие индивиды будут всеми правдами и неправдами пробиваться в перевоспитатели и в блюстители нового общественного устройства. В органах управления эти люди будут тем более эффективными и востребованными работниками, чем большие усилия органам власти придётся применять для переделки общества и поддержания его в переделанном состоянии. И это будет сильно способствовать их карьере, продвигать к власти самых властолюбивых, самых желающих и умеющих подчинять себе других. В результате получится тем более сильная власть государства над человеком, тем более несвободное положение человека, чем большее усилие прилагается для переделки общества (и чем больше различий между строем самоформирующегося на данном технологическом уровне и новым строем).

Технологическое хакание социального строя позволяет избежать необходимости систематического принуждения общества к жизни по новым правилам. Оно просто делает старые правила образа жизни бессмысленными, не работающими, предлагая возможность нового образа жизни, основанного на использовании новых технологий и новых возможностях производства материальных благ.

Именно этот путь — не принуждение к новым правилам жизни, не воспитание сознательности, сообразной новым правилам, а технологическое обессмысливанние экономико-технических основ прежнего строя и создание технологических основ нового, более прогрессивного и гуманного строя, представляется мне не ведущим к разрастанию и усилению государства, и потому имеющим больше шансов на успех и меньше шансов на скатывание в режим диктатуры.

В завершение всему сказанному сформулирую необходимое и достаточное условия анархии.

Думаю, что необходимым условием анархии является достижение уровня развития техники, при котором вся физическая работа выполняется роботами. (Имеются в виду роботы, для которых не требуется постоянное управление человеком-оператором; вся физическая работа — имеется в виду всё материальное производство, включая изготовление самих роботов). Я полагаю, что современная техника к этому уровню уже достаточно близка. Без его достижения вопрос о том, как распределять физическую работу (да и просто необходимую нетворческую) в безденежном обществе, видимо, не решается без той или иной формы общественного контроля над индивидами, и управления тем, чем кто должен заниматься. А это снова государство, а не анархия.

Достаточное техническое условие анархии сформулировать тоже можно (но не ясно, как оно может быть реализовано). По крайней мере, таковым условием точно было бы появление некоего технического средства, доступного каждому индивиду, и обеспечивающему индивиду защиту, практически непреодолимую для существующих (в то время) средств нападения. Но поскольку сейчас совершенно не ясно, что же это за средство могло бы быть, это условие может казаться фантастическим. И быть может есть более реалистичное достаточное условие анархии — массовое появление технических средств (доступных каждому индивиду), обеспечивающих сдерживание насилия и принуждения между любым и любым индивидом по принципу угрозы обоюдного взаимного уничтожения.

© Ольга Лаэдэль, 2009-2013
Разрешается воспроизведение и распространение дословных копий этого текста любым способом на любом носителе, при условии, что это разрешение сохраняется и указаны автор(ы) (Ольга Лаэдэль либо Bruja и Ольга Лаэдэль) и первоисточник (http://laedel.orgfree.com, http://laedel.della-luna.net).
Free Web Hosting